Убийца весь в черном. Лицо закрывает капюшон.
— Это что, прикид этих гребаных ниндзя? — рычит Алан. — Черт, да для него это все шутка.
Мой дар охотника вступает в действие автоматически. В убийце примерно футов шесть роста. Он в хорошей форме, где-то на полпути между мускулистостью и сухощавостью. По коже вокруг глаз можно с уверенностью сказать, что он белый.
Я жду, когда он заговорит. Технология узнавания голосов ушла далеко вперед, и мы можем получить столь нужную нам улику. Но тут он исчезает, камера его больше не видит. Я слышу слабые звуки — он с чем-то возится. Затем он снова появляется перед камерой и смотрит прямо в объектив. По морщинкам вокруг глаз я могу догадаться, что под маской он улыбается. Он поднимает руку и начинает отсчитывать: «Раз, два. Раз-два. Три, четыре…»
Комнату на картинке наполняет музыка. Она скрывает все остальные звуки. Мне потребовалось одно мгновение, чтобы узнать мелодию. Когда я ее узнаю, мне едва не становится плохо. Едва.
— Милостивый Боже, — шепчет Чарли, — это что, «Ролинг Стоунс»?
— Угу, «Дай мне кров», — подтверждает Алан. Его голос полон ярости. — Ему посмеяться хочется, этой мерзкой гадине. Ему нужна музыка под настроение.
Звук поставлен на максимум. По мере того как песня набирает темп, убийца начинает танцевать. В одной руке он держит нож. Он танцует для Энни и для нас, будущих зрителей. Танец дикий, сумасшедший, но в такт убийца попадает. Безумие и ритм.
— «Насилие, убийство…» — разносятся по комнате слова песни.
Вот почему он выбрал ее. Это его послание. Он рассказывает, что собирается сделать. Я на мгновение закрываю глаза, когда вижу, что Энни тоже все понимает. Я вижу это по ее глазам, в них ужас заслоняет надежду.
Убийца кончает танцевать, хотя все еще покачивается в такт мелодии. Его движения кажутся бессознательными. Так порой машинально пристукиваешь ногой. Он стоит у кровати и смотрит на Энни как загипнотизированный. Энни пытается освободиться, я не слышу ее из-за музыки, но я могу сказать, что она кричит через кляп. Он еще раз взглядывает в объектив. Затем наклоняется, держа нож наготове.
Остальное происходит так, как определил Лео. Фрагментарно. Картинки пыток Энни, изнасилование, ужас. Он режет ее ножом, причем делает это с удовольствием, не торопится. Он предпочитает резать медленно, и он любит делать длинные надрезы. Он касается ножом ее тела во всех местах. Я дергаюсь каждый раз, когда сверкает нож. Дергаюсь всем телом, как будто меня подсоединили к аккумулятору машины. Он ее пытает. Теперь он ее насилует. Опять сверкает нож, я снова дергаюсь, а он режет, режет и режет. Милостивый Боже, он не перестает резать. В ее глазах агония, ужас, иногда они пустеют и просто смотрят в потолок. Еще жива, но без сознания. Убийца в экстазе. Он танцует танец дождя, только вместо воды у него кровь. Я смотрю, как умирает моя подруга. Ее смерть медленная, ужасная, она лишена достоинства. Когда он заканчивает, она уже не дышит. Выпотрошенная рыба. Смотреть, как умирает эта женщина, которую я обнимала ребенком, с которой вместе выросла и которую любила, для меня все равно что лежать на кровати и смотреть, как кричит Мэтт.
После смерти Энни я еще не оплакивала ее по-настоящему. Теперь я рыдаю и не могу остановиться.
Это молчаливые слезы, реки, бегущие по щекам. Я оплакиваю смерть человека, который, как и Мэтт, знал обо мне все. Я осталась одна в этом мире. Осознавать это невыносимо.
«Энни, — думаю я, — ты этого не заслужила».
Я не вытираю слезы. Я их не стыжусь. Они естественны.
Видео заканчивается. Все молчат.
— Поставь еще раз, — прошу я.
Поставь еще раз, потому что дракон внутри меня просыпается.
И я хочу, чтобы он проснулся в ярости.
— Давайте проясним один вопрос, — говорит Алан. — Он не просто снял это видео, он его отредактировал?
Лео кивает:
— Ага. Но не на этом компьютере. Жесткий диск здесь недостаточно большой, да и нет программ для редактирования. Очевидно, он принес с собой мощный лэптоп.
Алан присвистывает:
— Ничего себе. Это означает, что он сидел и редактировал это видео, в то время как ваша подруга лежала тут мертвая и Бонни на него смотрела. Или еще хуже.
Никто никак не прокомментировал мои слезы. Я чувствую себя опустошенной, но я уже реагирую.
— Он холоден, собран, компетентен, технически образован, и он реально существует.
— Что вы хотите этим сказать? — спрашивает Лео.
Я смотрю на него:
— Как человек, он перешел линию, возврата для него нет. Он в восторге от того, что делает. Это его бодрит. И ты ведь никогда не ограничишься одним разом, если что-то тебе действительно нравится.
Он оторопело смотрит на меня. Эта мысль поражает его.
— И что теперь?
— Теперь вы все убирайтесь, и мы позовем сюда Джеймса.
Я слышу свой собственный голос, замечаю его холодность. «Ну вот, — думаю я. — Начинается. Это все еще во мне. Верно?»
Чарли и Лео в недоумении. Алан понимает. Он улыбается, и улыбка у него счастливая.
— Ей с Джеймсом нужно пространство. Мне заменить Джеймса у медиков? — спрашивает он.
— Угу…
Мой ответ неопределенен и сух. Я почти не замечаю, как они уходят. Мой рассудок — огромное открытое пространство. Взгляд устремлен вдаль.
Потому что скоро подойдет темный поезд.
Я уже слышу его вдалеке — чух-чух, чух-чух, чух-чух. Он выбрасывает клубы черного дыма, состоящего из жара и тени.
Я повстречалась с темным поездом (так я его называю) во время моего первого дела. Мне трудно его описать. Поезд жизни мчится по рельсам нормальности и реальности. Большая часть человечества ездит на этом поезде от рождения до смерти. Он заполнен смехом и слезами, трудностями и победами. Его пассажиры не идеальны, но они стараются.