Человек из тени - Страница 9

Интересно, неужели то, что он сказал, правда? Я имею в виду, насчет моей силы.

Хватит ли у меня силы жить?

4

Я стою перед зданием ФБР в Лос-Анджелесе, что на Уилшир-стрит. Я смотрю на здание, пытаясь что-то почувствовать.

Ничего.

В данный момент мне здесь не место; более того, мне кажется, здание недовольно моим появлением. Глядя на меня сверху вниз, оно хмурит лицо из бетона, стекла и стали. Интересно, а гражданские лица воспринимают его так же? Как нечто величественное и недоброжелательное?

Я вижу свое отражение в стекле входной двери и невольно морщусь. Я хотела надеть костюм, но мне показалось, что он слишком обязывает. В спортивном костюме тоже нельзя было заявиться. Поэтому я пошла на компромисс: надела джинсы, блейзер и туфли на низком каблуке. Положила немного макияжа. Теперь все кажется не к месту, и мне хочется бежать и бежать прочь.

Эмоции качают меня подобно волнам, вздымая и опуская. Страх, волнение, злость, надежда.

Доктор Хиллстед закончил нашу встречу приказом: «Идите и повидайтесь со своей командой».

— Для вас это была не просто работа. Она определяла всю вашу жизнь. Она часть того, что вы собой представляете. Согласны?

— Да, все верно.

— И некоторые из тех, с кем вы работали, были вашими друзьями?

Я пожала плечами:

— Да. Двое пытались достучаться до меня, но…

Он поднял брови. То был вопрос, на который он уже знал ответ.

— Но после выхода из больницы вы никого из них не видели?

Они приходили навестить меня, когда я вся была закутана в марлю и недоумевала, зачем вообще живу, и хотела умереть. Они пытались остаться рядом со мной, но я попросила их уйти. Последовало много звонков, которые я переводила на автоответчик и на которые не отвечала.

— Тогда я никого не хотела видеть. А потом…

— Что потом? — спросил он.

Я вздохнула. Показала рукой на свое лицо:

— Не хотела, чтобы они меня такой видели. Я думала, что не выдержу, если увижу жалость на их лицах. Слишком будет больно.

Мы еще немного поговорили, и он объяснил, что первым шагом к тому, чтобы взять в руки пистолет, будет моя встреча с друзьями. И вот я пришла.

Я сжимаю зубы, призываю на помощь ирландское упрямство и толкаю дверь.

Она медленно и бесшумно закрывается за мной. На минуту я оказываюсь в ловушке между мраморным полом и высоким потолком. Мне кажется, что меня выставили напоказ, я чувствую себя зайцем, попавшим на мушку охотничьего ружья.

Я прохожу через рамку детектора металла и предъявляю жетон. Дежурный внимателен и требователен. Ресницы его слегка вздрагивают, когда он замечает шрамы.

— Решила зайти поздороваться с ребятами из КАСМИРК и с заместителем директора, — говорю я, невесть почему решив объяснить причину своего визита.

Он вежливо улыбается, на самом деле ему наплевать. Чувствуя себя круглой дурой, направляюсь к лифтам.

Я оказываюсь в кабине с кем-то незнакомым, мне неудобно в его присутствии, потому что он нарочито глядит мимо меня. Я изо всех сил пытаюсь не обращать на него внимания, а когда кабина останавливается на моем этаже, выскакиваю из нее с излишней торопливостью. Сердце бешено колотится.

«Возьми себя в руки, Барретт, — приказываю я. — Чего ты ждешь от окружающих, если выглядишь как горбун из собора Парижской Богоматери? Прими жизнь как она есть».

Разговоры с собой мне часто помогают, и этот случай не исключение. Я чувствую себя лучше. Иду по коридору и замираю у дверей комнаты, которая была моим офисом. Наваливается страх, сметя прочь наигранное безразличие. «Тут свои параллели», — думаю я. Я бездумно входила в эти двери бессчетное количество раз. Чаще, чем брала в руку пистолет. Но теперь я испытываю страх, слегка окрашенный грустью.

Я осознаю, что за этой дверью жизнь, которую я вела. Люди, которые составляли эту жизнь. Примут ли они меня? Или увидят сломленного человека в чудовищной маске, вежливо пожмут мне руку и отправят восвояси? И проводят меня глазами, полными такой жгучей жалости, что у меня появятся дыры на блейзере?

Я живо представляю эту картину, и мне делается дурно. Я нервно оглядываю коридор. Дверь лифта все еще открыта. Мне нужно только повернуться и бежать. Вскочить в кабину, спуститься в вестибюль, вырваться на улицу. И бежать. Бежать, бежать и бежать. Залить кроссовки по́том, купить пачку «Мальборо», примчаться домой и курить в темноте. Рыдать и пялиться в зеркало на свои шрамы и думать о доброте незнакомых людей. Такая перспектива привлекает меня настолько, что я вздрагиваю. Мне нужна сигарета. Мне нужно домой, под кров моей боли. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, я хочу сойти с ума и…

Тут я слышу Мэтта.

Его смех.

Тот самый, мягкий, который я так любила, легкий ветерок доброты и ясности. «Так держать, крошка, — говорит Мэтт, — беги от опасности, беги. Очень на тебя похоже». У него был редкий дар. Он умел укорить без обиды.

— Может, я и в самом деле теперь такая, — бормочу я.

Я пытаюсь выглядеть дерзкой, но дрожащий подбородок и потные ладони сильно мешают притворяться.

Я вижу, как Мэтт улыбается, ласково и уверенно.

Будь оно все проклято!

— Да, да, да… — бормочу я призраку и протягиваю руку к двери.

Я выбрасываю призрак из головы и открываю дверь.

5

Я вхожу не сразу, сначала заглядываю в комнату. Ужас, который я испытываю, вызывает тошноту. Постоянная неуверенность — главное, что я ненавижу в своей жизни после того, как в ней случилось «несчастье». Мне всегда нравилось быть решительной. Так просто — решай и делай. Теперь же: «Что, если, что, если, что, если, нет, да, может быть, стой, иди, что, если, что, если…» И за всем этим одно: «Я боюсь».