— Значит, телефон и машина.
— Да. Я вот что предлагаю. Я сегодня переночую здесь, на твоем диване. А завтра последую за тобой.
— Ты уверен, Томми? Насчет того, чтобы остаться здесь?
— Ты сейчас мой главный клиент. Моя работа — охранять тебя круглосуточно.
— Я совру, если скажу, что мне это не нравится. Спасибо.
— Без проблем. Я твой должник.
Я долго смотрю на него.
— Знаешь, Томми, по правде ты мне вовсе ничего не должен. Я просто делала свою работу. Сомневаюсь, что ты считаешь тех, кого охранял по долгу службы, своими должниками.
Он качает головой:
— Нет, не считаю. Но они считают себя моими должниками. Потому что речь шла об их жизни. Ты не бросила меня в тяжелую минуту. Не важно, считаешь ли ты меня своим должником, я сам считаю, что обязан тебе. — Он недолго молчит. — Мне только горько, что меня здесь не было, когда пришел Сэндс.
Я улыбаюсь:
— Мне тоже.
Он кивает:
— Сейчас я тебе нужен, и я здесь. Выспись хорошенько. Теперь тебе не о чем беспокоиться. — Он смотрит на меня, и его глаза меняются. Они каменеют. Леденеют. Замерзший гранит. — Любому, кому ты понадобишься, придется пройти через меня.
Я смотрю на Томми. Действительно смотрю. Думаю о сне про отца, обо всем, что случилось. Обо всем, что может случиться. Я изучаю его темные, глубокие глаза. Его красивое лицо. Чувствую томление.
— В чем дело? — мягко спрашивает он.
Я не отвечаю. Вместо ответа я безмерно удивляю себя, потому что становлюсь на цыпочки и целую его в губы. Я чувствую, как он цепенеет. И отталкивает меня.
— Вау, — говорит он.
Я смотрю вниз, боюсь встретиться с ним взглядом.
— Я настолько безобразна, Томми?
Следует длинная пауза. Я чувствую его руку на своем подбородке, он поднимает мою голову. Я не хочу видеть его лицо. Боюсь разглядеть на нем отвращение.
— Посмотри на меня, — требует он.
Я слушаюсь. И мои глаза расширяются. Никакого отвращения. Только нежность вперемешку с гневом.
— Ты не безобразна, Смоуки. Я всегда считал, что ты очень сексуальная дама. До сих пор так считаю. Тебе кто-то сейчас нужен. Я понимаю. Но я не знаю, приведет ли это к чему-либо.
Я смотрю на него, чувствую правду в его словах.
— Ты не будешь хуже обо мне думать, если я признаюсь, что мне наплевать? — с любопытством спрашиваю я.
Он качает головой:
— Нет. Но проблема не в этом.
— Тогда в чем?
Он разводит руками:
— Не будешь ли ты хуже думать обо мне?
Его слова заставляют меня помолчать. Это от радости. Я наклоняюсь вперед.
— Ты хороший человек, Томми. Я тебе доверяю. Мне безразлично, куда это приведет и приведет ли вообще куда-либо. — Я протягиваю руку, касаюсь его лица. — Я одинока, я сильно страдала, все так. Но дело не в этом. Мне просто нужно, чтобы мужчина захотел меня прямо сейчас. Вот и все. Это плохо?
Он рассматривает меня, но я ничего не могу прочитать в его глазах. Затем он протягивает руки и берет мое лицо в свои ладони. Целует меня в губы. Губы у него одновременно мягкие и жесткие. Его язык проникает в мой рот, и моя реакция мгновенна. Я прижимаюсь к нему всем телом, чувствую его эрекцию. Глаза его полузакрыты. Он чертовски сексуален.
— Наверх? — спрашивает он.
Если бы он не спросил, если бы воспринял мое предложение как само собой разумеющееся, если бы он потащил меня в постель, на которой я спала только с Мэттом, ответ был бы отрицательным. Что-то внутри меня и сейчас подсказывает, что я должна сказать «нет».
— Да, пожалуйста, — отвечаю я.
Он одним движением поднимает меня на руки и несет с такой легкостью, будто я перышко. Я прижимаюсь лицом к его шее и наслаждаюсь запахом мужчины. Желание мое возрастает. Я так скучала по этому запаху. Мне нужно почувствовать мужское прикосновение. Я устала быть одна.
Я хочу чувствовать себя прекрасной.
В спальне он осторожно опускает меня на постель. Он начинает раздеваться, а я наблюдаю. И, блин, за этим стоит понаблюдать, говорит мне мое тело. Он хорошо сложен, нет перебора с мускулами, у него фигура танцора. Когда он снимает брюки, а затем и трусы, я ахаю. Нет, не при виде члена, хотя он достоин внимания. Я ахаю при виде мужчины, снова стоящего передо мной обнаженным. Я чувствую, как тело мое наливается энергией, напоминающей волну, с ревом рвущуюся к какому-то берегу.
Он подходит ко мне, садится и тянет руку, чтобы расстегнуть блузку. Меня снова терзают сомнения.
— Томми, я… шрамы… они не только на лице.
— Ш-ш-ш, — шепчет он и начинает расстегивать блузку.
У него сильные мозолистые руки. Нежные и грубые, такие, как он сам.
Он снимает с меня блузку и бюстгальтер. Кладет меня на подушку и смотрит в глаза. Мой страх исчезает: на его лице ни отвращения, ни жалости. Только восхищение, какое часто испытывает мужчина, когда стоишь перед ним обнаженная. Знаете, такое выражение, как будто он говорит: «И это все мне? Не может быть!»
Он наклоняется и целует меня. Я чувствую его грудь своей грудью. Мои соски твердеют, превращаясь в очаги страсти. Он целует меня в подбородок, затем в шею, в грудь.
Когда он берет в рот один из сосков, я выгибаюсь и вскрикиваю. «Милостивый Боже, — думаю я. — Что сделали со мной несколько месяцев без секса!» Я обхватываю его голову и начинаю бормотать что-то невразумительное, чувствуя, как нарастает желание. Он продолжает меня целовать, переходит с одного соска на другой, заставляя меня стонать и мяукать, а руки его тем временем расстегивают мои брюки. Он встает на колени и стягивает их с меня вместе с трусиками. Затем он на секунду замирает и смотрит на меня, держа брюки в руке. Глаза затуманены, лицо частично в тени, но во взгляде — желание в чистом виде.